Vokse til seg selv

Утро. Суббота. До миллениума — две недели. Линочка Петровна нарядилась на работу. Через полчаса собрание директоров — опаздывать нельзя. Дети остаются дома одни. Линочка Петровна выходит из квартиры, открывает задвижку железной двери, которая отгораживает её и соседскую квартиру от лестничной площадки. Дверь с лязгом приоткрылась и что-то тяжелое мягко шлёпнулось под дверь — трехцветная кошка с веревкой на шее.

Элина помнит, что вчера поздно вечером в квартиру несколько раз кто-то звонил, но она дверь не открыла. Всё ясно… и кнопка дверного звонка в черной копоти. Ну, а кошка-то здесь при чём, придурок?

На истерику времени нет. Элина вернулась в квартиру за ключом-отмычкой от мусоропровода; повозилась с хитроумным устройством замка на пол двери — дверь задрожала, заухало железо — в нос ударила подвальная вонь. Загороженный угол с мусоропроводом служил жильцам восьмого этажа кладовкой, и всё что не вмещалось на их балконах, а не вмещалось у них много чего: трухлявые ящики, мешки с проросшей картошкой, погнутые алюминиевые санки и детские велики, картонные коробки, старый кухонный гарнитур, разновеликие узлы с забытым барахлом — складывались здесь. Осторожно перешагивая соседское добро, чтобы не поцарапать сапоги и не зацепить колготки, с дохлой кошкой наперевес и сумочкой на шее, Элина добралась до липкой крышки мусоропровода. Тушка вяло отсчитала этажи и свалилась в мусорный бак. Котенька, прости, я с этим козлом скоро разберусь.

— Ребята, звонок не работает, если в дверь кто-то постучит ни в коем случае не открывайте. Нам тут кто-то ещё одну кошку на двери повесил. В час я буду дома. Пока!

— Ладно, мам, пока!

Стараясь не попасть в прожжённую дыру, Элина нажала на край расплавленной кнопки лифта. Дохлые кошки нас давно не пугают — нас пугает придурок, который этих кошек повадился вешать. Открылся загнанный лифт — общественный транспорт — главная жила родного подъезда. Гоняют его жильцы по разной нужде. Лампочка в кабинке работает с перерывами на отдышаться. Коричневая панель на стенках кабинки местами отодрана до основания — «здесь был Колян». Уцелевшие части обшивки покорно хранят все невзгоды и мысли жильцов третьего подъезда, дома 2/99 на бульваре Кереселидзе, города Набережные Челны.

Откровения на стенах и подъездная вонь Элину почти не волнуют — она стоит на высоких шпильках в дрожащей кабинке, стараясь не испачкать бежевое кашемировое пальто, которое ей стоило две зарплаты плюс вечерние подработки — расточительная красота на драном фоне и никакой гармонии.

Линочке Петровне, так называет её шеф — коммерческий директор и двоеженец Владимир Иванович Курочкин, тридцать три года. Она начальник отдела рекламы, хотя ей больше нравится по-современному — менеджер, в крупной автомобильной фирме акционерного общества АТС. Отдел рекламы АТС состоит из одного работника: Элины Петровной Белкиной — она же начальник, она же дизайнер, она же делает всё, чтобы продажи автомобилей росли, а её дети ни в чём не нуждались.

До работы на автобусе пять остановок. По городу ходят двойные желтые Икарусы с резиновой гармошкой посередине. В будние дни гармошки трещат по швам от заводчан, по субботам — полупустые. Элина стояла на стыке двух салонов, стараясь не держаться за овальный поручень, и наблюдала, как пол под её ногами ускользал на поворотах. Она напряжённо балансировала, удерживая равновесие с каждым новым рывком. Автобус кренился и покачивался, а через разорванную резину в салон проникал морозный воздух, наполняя ноздри и песцовый воротник запахом солярки.

Головной офис АТС работает на первом этаже в жилом доме и занимает две квартиры справа. Шикарное здание с видом на Каму достраивается — скоро у каждого будет свой кабинет — а пока в каждой комнате работает по черыре-пять человек. У Элины рабочее место в зале двухкомнатной квартиры, точная копия той в которой она живет с детьми. За длинным столом в зале трёхкомнатной квартиры собрались директора всех автосалонов: два десятка руководящих солидных мужчин в пиджаках, и две блондинки — главный бухгалтер Лидия Ивановна Скрябина и начальник рекламного отдела Элина Петровна Белкина. Элина Петровна сидит напротив шефа, она только что доложила ему о планах работы своего отдела на двухтысячный год.

Во главе стола — Андрей Андреевич Клыков — все эти действа для него. Клыкова Элина уважает — спокойный, вежливый — главное не пристаёт и не позволяет себе пошлостей и мачизма. Ей нравится, как доверительно и свободно звучит его высокий голос: иногда он по-мальчишески хрипит и ему невольно веришь, даже хочется пожалеть. Кажется, что такой человек никогда не обидит. Этот невинный пушок на голове… Как такой человек мог украсть пятнадцать моторов, поджечь завод двигателей, замести следы и построить новую автомобильную империю? — осведомители врут.

Стоя на рубеже второго тысячелетия, наша реализация плана расширения торговых площадей и привлечения к сотрудничеству новых иностранных партнеров, вызывают панику у конкурентов; в соответствие внутренней политики мы намерены и впредь сотрудничать с официальными немецкими представителями в Москве; необходимо серьёзно отнестись к осуществлению данных соглашений и организовать необходимые поставки сопутствующих товаров… Аналитический ум Элины решительно отказывался соображать и скрылся под корку. А её рептильный, который всегда настороже, чует, что хозяйку нужно спасать — кричит: Беги, Линка, беги! Остатком логики Линка сопротивляется, она понимает, что бежать поздно; опасно; бессмысленно… Замуровали гады! Послать бы всех подальше и оказаться где-нибудь далеко-далеко… не здесь…

Элина подпёрла безвольную голову руками, чтобы не рухнула на стол. Ей кажется, что сердце у неё остановилось, а ватное тело почти не дышит и вот-вот развалится у всех на глазах. Сон нагло прерывает реальность — и вот она шагает и шагает из темноты к мутному свету вверх по ступенькам — последняя ступенька исчезает — Элина спотыкается и вздрагивает. Все на месте — Лидия Ивановна на полном серьёзе что-то записывает — вряд ли кто заметил это секундное отсутствие.

Боже мой! что я здесь делаю? И это моё будущее? Я реально хочу ещё год вот так вот добровольно фигачить? Чего я им тут насочиняла: машин ещё больше продать, выставки развернуть, автосалон раскрутить… слишком серьёзные и скучные у них игры. Как же меня тошнит и голова кружится… Разве я этого хотела? Я рисовать хотела… постоянно на работе, а денег хватает только чтобы перекантоваться. Вот как тут умудриться — и карьеру построить, и матерью хорошей быть? и отцом… Вот тебе и творчество! Куда ещё больше?… Ещё этот Эдик — заноза — падла! Я за эту кошку ему точно по морде надаю, пусть только на глаза попадётся. Сколько уже прошло… четыре? пять? да, уже шестой год эта козлина мне жизнь портит. Как он только умудряется меня выследить… к детям подлизывается.

Конечно мне его жалко. Чуть в обморок не упала, когда наткнулась на него за нашим домом: ботинки какие-то огромные; хромает странно — тросточку за спиной прячет; черные очки; лицо раздутое. Сказал, что скоро совсем ослепнет — посмотреть вот на меня хотел — не насмотрится никак. Фу, зачем я опять о нём думаю… а может это не он кошку повесил… ну, и кто тогда…

Элина полистала свои бумажки — планов хоть совсем домой не приходи; полюбовалась вчерашним маникюром — хороший лак, фиолетовый; оглядела черно-белых женатых блядунов — директор ижевского автосалона Бабичев рассказывал о своих достижениях во благо экономического процветания фирмы, как усиливает он общую решимость добиться активного, устойчивого, всеобъемлющего и более сбалансированного роста, обеспечивающего большое число рабочих мест… это он про то, как целый год пахал, чтобы заработать себе на новую тачку. Нет, он не пахал — он себя баловал: охота, рыбалка, девочки, дич-чь… Какая у него сейчас машина? Мерседес? Нет. Не пристало сотрудникам АТС Мерседесы водить — потому что конкурент. Значит БМВ. А главный пока Мерс не сменил — семёрку ждёт. А мне тройка новая больше нравится — у неё передние фары такие кокетливые.

У Бабичева лицо грузное, желто-зеленое; две гигантские икринки плавают в его выпученных мутных глазах; жирные губы лениво ворочаются, пытаются извлечь из мыслей слова; черные усы подстрижены не ровно — а жена интересно замечает, что у него усы кривые — скорее всего нет — и рубашка не ахти… а этот черный галстук с красными крапинками вообще из другой оперы. Нижней пуговицы на рубашке не хватает: он внахлест заправил её в брюки и затянул ремнём. Представляю, как он шарил утром в шифоньере, пытаясь найти хотя бы одну чистую рубашку со всеми пуговицами. Надеюсь эту, последнюю, он не из стирки достал.